«На родной язык стараний не жалко»

Лингвисты в полях

Грамота: Наталья Борисовна, пользуясь фразой из известного фильма, «как вы провели этим летом»?

Наталья Кошкарёва: Лето прошло в трудах. Поскольку по своей основной специальности я полевой лингвист (занимаюсь изучением хантыйского и ненецкого языков), то и провела часть лета «в полях» — в экспедиции к сургутским ханты.

Расскажите, пожалуйста, нашим читателям, в чем состоит работа полевого лингвиста.

Н. К.: Уже почти 25 лет назад мне посчастливилось сделать записи фольклорных произведений от одного из выдающихся хантыйских сказителей — Ивана Степановича Сопочина (1910–1993). Это около 20 полуторачасовых кассет с записями песен, сказок, рассказов, преданий. Вместе с его дочерью Феоктистой Ивановной мы потихоньку эти записи расшифровываем, но это бесконечная, очень трудоемкая и кропотливая работа. Речь Ивана Степановича насыщена старинными оборотами, уже вышедшими из употребления, поэтому приходится консультироваться со многими знатоками хантыйского языка, чтобы правильно записать и перевести на русский язык то или иное образное выражение или иносказание. К тому же исходное качество записи было невысоким, иногда трудно расслышать отдельные слова.

Сколько времени занимает расшифровка записей?

Н. К.: На расшифровку одной минуты звучащего текста уходит в лучшем случае около часа. И еще одно затруднение: для сургутского диалекта хантыйского языка не существует устоявшихся норм письменности. На этом диалекте, который, по мнению ряда ученых, является самостоятельным языком, есть только школьные учебники до четвертого класса и 4–5 книг с публикацией фольклорных и художественных текстов. Все они относятся к разным говорам, и единства написания в них нет.

Давно закончились школьные каникулы, прошел уже месяц с начала учебного года. А когда уходит (и уходит ли) на каникулы «Тотальный диктант»?

Н. К.: Эти каникулы мы (преподаватели кафедры общего и русского языкознания Новосибирского госуниверситета) посвятили разработке онлайн-курса «Русский язык», он будет вскоре размещен на платформе «Универсариума».

Можете рассказать об этом курсе подробнее? Или пока что содержание — коммерческая тайна?

Н. К.: В нем используются материалы курса «Русский язык по пятницам», который мы на протяжении нескольких лет проводили для подготовки к Тотальному диктанту. Курс состоит из девяти модулей: в каждом из них три небольшие лекции — по орфографии, пунктуации и культуре речи, которые сопровождаются интерактивными упражнениями. В каждом модуле — диктант на изученные правила. Всего в курсе 11 диктантов, они проверяются и ошибки в них комментируются автоматически, при помощи специальной программы, разработанной «Орфограммкой» — группой программистов, которые обеспечивали возможность автоматической проверки диктантов тем участникам акции «Тотальный диктант», которые писали его не в аудиториях, а через интернет-трансляцию.

Можно надеяться, что интернет-пользователи смогут воспользоваться этим онлайн-курсом уже при подготовке к следующему диктанту?

Н. К.: Надеемся, что к следующему Тотальному диктанту возможностей к его подготовке станет больше и они будут доступнее.

«Школьная программа не предполагает изучения всех правил»

Грамоте нередко задают вопрос о том, падает ли сейчас уровень грамотности. А как бы на этот вопрос ответили вы?

Н. К.: В перспективе развития человечества грамотность, конечно, не падает, а выросла до сказочных высот. «Грамотность» определяется как умение читать и писать. Еще в середине ХХ века были живы представители старшего поколения, которые либо вовсе не имели образования, либо в лучшем случае окончили 4–7 классов средней школы. С введением в 1955 году всеобщего среднего образования неграмотных людей в нашей стране не осталось. Я лично не встречала представителей младшего или среднего поколения, которые бы не умели читать или писать. В этом отношении грамотность стала в буквальном смысле «поголовной». Такая ситуация уникальна не только в исторической, но и в географической перспективе: в окружающем нас мире по-прежнему много государств, где образование доступно далеко не всем, там проблема состоит не в том, чтобы оценить уровень грамотности, а в том, чтобы ликвидировать безграмотность.

А если сравнить ближайшие два поколения в России, кто грамотнее, старшие или младшие?

Н. К.: Я не знаю, падает или растет уровень грамотности, если сравнивать «старшее» и «младшее» поколения, то есть, например, количество ошибок, которые допускают в среднем в однотипных текстах бабушки и дедушки и их внуки. Таких статистически достоверных данных, наверное, пока нет. Чтобы ответить на такой вопрос, надо провести масштабный эксперимент, к которому были бы привлечены представители разных групп населения. «Тотальный диктант», например, такую информацию не дает, так как на него приходят прежде всего студенты или молодые люди, недавно окончившие вузы, то есть наиболее грамотные представители нации. Состав участников постоянно меняется и не сбалансирован по возрасту, образованию и другим необходимым для получения достоверной информации параметрам. Но такой эксперимент необходим, чтобы оценить последствия трансформаций в школьном образовании.

Можно по-другому сформулировать вопрос: как изменилось качество подготовки абитуриентов по русскому языку?

Н. К.: Мы на кафедре одно время сокрушались по поводу падения уровня подготовленности абитуриентов, потом подумали: а может быть, это говорит в нас простое недовольство изменением стандартов образования, а на самом деле все не так страшно? И вот уже третий год на одном из самых первых занятий мы предлагаем первокурсникам «сдать» вступительный экзамен по тем стандартам, которые действовали в нашем университете до перехода на зачисление по результатам ЕГЭ. Билет по русскому языку включал разноаспектный разбор текста: синтаксический, фонетический, морфемный, морфологический, словообразовательный. Вначале на примере «образцового» текста мы повторяем все эти виды разбора и предлагаем сделать подобные разборы самостоятельно на примере другого текста. На троечку справляются только 5–6% студентов с баллами за ЕГЭ от 100 до 95. Раньше с тройкой по русскому языку к университету можно было и близко не подходить, а сейчас подавляющее большинство поступивших на прежнем вступительном экзамене получило бы двойку.

Означает ли ваш ответ, что причиной снижения планки стал ЕГЭ?

Н. К.: Я не хочу этим сказать, что ЕГЭ по русскому языку плохой, но с его помощью проверяются совсем не те знания, которые необходимы при поступлении на филологические специальности. Возможно, наряду со стандартным ЕГЭ надо ввести «профильные» ЕГЭ для тех, кто поступает на соответствующие отделения, где упор будет сделан не на элементарную грамотность и понимание содержания прочитанного текста, а на теоретические знания по русскому языку. Тогда он будет стимулировать поддерживать эти знания на должном уровне.

Наш эксперимент показал только, что нынешние студенты не готовы к прежнему экзамену. Но мы не знаем, какой результат они бы показали, если бы целенаправленно к нему готовились.

Поэтому я воздержусь от ответа на вопрос, растет или падает уровень грамотности, поскольку не знаю, как это сейчас проверить доступными средствами. Возможно, через какое-то количество лет результаты ЕГЭ дадут сопоставимые результаты, но они будут распространяться только на определенный срез — на выпускников школ, которые специально обучались технике написания подобного теста.

Интересно, а справились бы с ЕГЭ родители нынешних первокурсников, которые когда-то сдавали традиционный экзамен?

Н. К.: Попросить их родителей пройти тот же тест без подготовки невозможно, так как они никогда с такой формой проверки знаний не работали. Это новый навык, новое умение. К тому же грамотность в течение жизни с приобретаемым опытом может повышаться. У меня, например, повысилась: я окончила школу с четверкой по русскому языку, но теперь пишу грамотнее! Некоторые участники «Тотального диктанта» начинали с двоек, а теперь пишут на «хорошо» и «отлично».

Думаю, что эффект падения грамотности возник просто потому, что письменная речь среднестатистического человека с развитием интернета стала достоянием всех. Раньше ведь частная переписка не была доступна всему языковому сообществу, обмен записками был делом сугубо личным, никто в них не заботился о правильном оформлении обращений, заключительной части, точно так же, как и сейчас, только это происходит не на бумаге, а в открытом виртуальном пространстве. Удельный вес «спонтанной» письменной речи перевесил ту письменную речь, с которой у нас ассоциируется грамотность, «подготовленную» большим штатом редакторов и корректоров (и даже при этом не всегда безукоризненную!) письменную речь образцов художественной литературы и публицистики.

Как бывает спонтанная устная речь, существенно отличающаяся от научного доклада, лекции или сценического представления драматургического произведения, так существует и спонтанная письменная речь, сфера употребления которой расширилась и стала видной всем.

Но ведь школа и не ставит перед собой задачу подготовки штата корректоров или лингвистов? Это уже проблема высшего образования, не так ли?

Н. К.: Конечно, нет! Никто ведь не надеется на то, что, пройдя школьный курс физики, химии или математики, станет профессионалом в одной из этих областей. А владение родным языком навевает ложные представления о том, что каждый может быть экспертом в области языка. От природы нам дана способность видеть звезды, наблюдать движение предметов в окружающем нас мире, но это не значит, что все мы астрономы или физики. Так же и с языком: нам дана способность говорить, а умение писать достигается большим трудом.

Как невозможно в сфере личного общения заставить всех изъясняться высоким слогом, так наивно было бы ожидать в обмене краткими сообщениями изобилия сложных конструкций с большим количеством придаточных, причастных и деепричастных оборотов, типичных для описания природы или характеров литературных героев, но чуждых тем речевым жанрам, которые сейчас в основном представлены в интернете.

Высокий уровень грамотности всегда был и остается уделом профессионалов. А школьная программа даже и не предполагает изучения всех правил. Примерно одна четверть правил пунктуации, зафиксированных в справочниках, не отрабатывается в школьных учебниках.

А это значит, что достижение абсолютной грамотности возможно только на профессиональном уровне. Выпускник средней школы заведомо обречен на то, чтобы делать определенные ошибки (они относятся, конечно, к периферии).

Я не вижу ничего страшного в том, что люди делают ошибки. Человеку, как известно, вообще свойственно ошибаться. Есть зона, в которой ошибки категорически недопустимы, — это официальные документы, законы, публикации в многотиражных СМИ, в изданиях художественной литературы, в учебниках и научно-популярной литературе. Перед выходом в свет все они проходят многоступенчатую подготовку, которая позволяет свести количество ошибок к минимуму. Другое дело, что ответственность издательств за качество выпускаемой продукции снизилась, и за пропущенную ошибку никому ничего не грозит — не то что тюремное заключение (а такие случаи были известны в сталинские времена), но даже увольнение. В советские времена было не так много печатных изданий, их еще можно было контролировать — не только в идеологическом смысле, но и с точки зрения соблюдения правил правописания. Следствием демократизации общества является возможность публикации практически любого текста любым человеком, поэтому истинный уровень грамотности стал виден всем.

От «тотального» к «глобальному»

Наталья Борисовна, когда вы стали участвовать в организации и проверке Тотального диктанта? Что вас привлекло в этом проекте?

Н. К.: Преподаватели кафедры стали проверять диктанты, когда количество участников акции резко возросло и тексты стали создаваться современными авторами специально для Тотального диктанта. До этого студенты сами проводили диктант и сами же его проверяли, тем более что первые диктанты представляли собой фрагменты опубликованных художественных произведений и можно было опираться на предложенный в первоисточнике образец написания. Конечно, он далеко не всегда является единственно правильным, но можно было прикрываться авторитетом издания. Первые проблемы возникли с диктантом по повести Н. В. Гоголя «Невский проспект», когда дотошные участники акции сверили текст с его дореволюционным изданием и нашли расхождения между прежними и современными нормами. Они доказывали приоритет первых изданий, которые, вероятно, ближе к авторскому варианту, чем прошедшие через руки современных редакторов и корректоров.

Есть зоны, допускающие вариативность — более или менее приемлемую. Есть зоны, вообще не описанные правилами. Каждый проверяющий мог принять собственное решение, как оценить такое место. В результате оказывалось, что одни и те же написания в одних диктантах были признаны правильными, а в других — неправильными. Получалось, что некоторые участники акции были введены в заблуждение по поводу допустимости/недопустимости тех или иных решений. Кто-то обижался за несправедливо выставленную оценку. А кто-то находил несоответствия в проверенных диктантах и смеялся над ними.

На большом массиве работ выявилась самая большая трудность Тотального диктанта — качество проверки, выработка единых критериев оценки, последовательное отнесение того или иного написания к ошибочным или допустимым.

Тексты современных авторов, ранее нигде не опубликованные, надо было проверять так, чтобы учесть все возможные варианты правильного (или допустимого) написания. Стало очевидно, что проверка должна быть по возможности унифицирована, что требования должны быть едиными. Это очень сложно. Сами филологи часто не соглашаются друг с другом, в дни проверки мы перезваниваемся с экспертами из разных городов, доказывая друг другу возможность или невозможность принятия какого-то решения.

Например, в одном из диктантов было слово наконец, которое, как известно, может выступать либо как вводное, либо как наречие в роли обстоятельства времени. Половина экспертов считала, что это слово надо обособлять, другая половина — что не надо. И обе половины отстаивали свое мнение столь яростно, что, наверное, мы бы подрались, если бы не были разделены сотнями километров. Чтобы разрешить спор, мы посчитали, сколько раз писавшие диктант поставили запятые при этом слове. Оказалось, что и их мнения разделились точно так же: пополам на пополам. Контекст был таков, что можно было интерпретировать его по-разному. В итоге было принято решение это место вообще не учитывать при подсчете ошибок, принимать оба варианта — с запятыми и без них — как допустимые. И с тех пор мы так и поступаем во всех спорных случаях.

Как вы относитесь к тому пути, по которому сейчас двигается проект?

Н. К.: Проект прокладывает свои пути не только в другие страны и в Антарктиду, но он вышел уже и на космические просторы. Из «тотального» он сначала превратился в «глобальный», а с того момента, как на космической станции его написал Олег Артемьев, стал «универсальным» (во «вселенском» смысле).

Мы стараемся формировать этот проект как просветительскую акцию. Важен ведь не просто развлекательный элемент: собрались все вместе, весело провели время, встретились с интересными людьми. Важно даже не просто проверить свою грамотность, написав диктант. Наша главная задача — способствовать повышению уровня грамотности через серию мероприятий, которые окружают диктант.

Ему предшествуют занятия «Русский по пятницам», на них отрабатываются те правила, которые встретятся в диктанте. Мы ориентируемся на людей, которые прошли общеобразовательный курс русского языка, поэтому у нас нет необходимости дублировать школьную программу, мы можем сосредоточиться на отдельных правилах, зато разбираем их во всех подробностях.

Перед диктантом пишется развернутый комментарий к тексту, в котором мы пытаемся предусмотреть все возможные варианты ошибок. Но каждый раз оказывается, что фантазия пишущих диктант богаче фантазии филологов: они вскрывают в тексте такие глубинные слои, которые нам не приходят в голову, а они между тем могут влиять на написание. По этим комментариям писавшие диктант могут проверить себя, понять причины исправлений, повторить правила.

После написания диктанта мы проводим консультации для всех желающих: филологи объясняют каждому допущенные им ошибки, разбирают спорные места, иногда соглашаются принять не предусмотренный заранее вариант.

В НГУ на очные консультации возвращается примерно треть писавших диктант. Это очень много, и это показывает заинтересованность в получении знаний.

А в этом году появилась новая форма проверки: диктант можно было написать через интернет, следя за трансляцией с одной из площадок, и проверялся он автоматически в считаные секунды при помощи «Орфограммки», о которой я уже говорила. Программа, конечно, имеет и свои преимущества (скорость и доступность проверки), и свои недостатки. Например, на одной из площадок диктующий поменял порядок слов и продиктовал вместо «мои папа и мама» «мои мама и папа». При проверке «вручную» человек, конечно же, не обратил бы на это никакого внимания, а программа такую замену считала за две орфографические ошибки. Конечно, была предусмотрена система апелляций, мы ответили на тысячу запросов по результатам автоматизированной проверки. Эта обратная связь тоже показывает накал страстей, стремление во что бы то ни стало разобраться, отстоять свое мнение, добиться внятного ответа. Программа постоянно отлаживается, совершенствуется. В «новом сезоне» надеемся запустить онлайн-курс русского языка, о котором я уже говорила.

Самое главное — это участие в проекте большого количества волонтеров, организаторов и филологов, которые совершенно бескорыстно проводят занятия и консультации, проверяют диктанты, читают лекции, расставляют стулья и столы, раздают бумагу и ручки, развешивают объявления, направляют и организуют потоки пришедших писать диктант. Оказывается, родной язык и грамотность — это такие безусловные ценности, на которые не жалко ни времени, ни усилий, ни стараний, вокруг которых завихривается прекрасная молодежь. Это ведь не «филологический» проект, а студенческий, молодежный. Мы его только поддерживаем, а его основной движущей силой являются молодые люди, которым интересно этим заниматься.

«Практически каждый знак препинания в диктанте становится предметом жарких споров»

Чьи тексты (из числа авторов предшествующих диктантов) вам наиболее близки?

Н. К.: Мне дороги все, каждый по-своему, так как все они выстраданы буквально до последней запятой, прочитаны без преувеличения по тысяче раз. После диктанта я ловлю себя на том, что к месту и не к месту употребляю обороты и словечки из диктанта, в разных произведениях тех же авторов опознаю излюбленные ими структуры или обороты, которые невольно тиражируются.

Сколько авторов, столько разных текстов. Все яркие — нужно ли их стричь под одну методическую гребенку?

Н. К.: В этом и ценность Тотального диктанта, что он показывает многообразие существующих форм письменной речи. Некоторые участники считают, что Тотальный диктант должен строго соответствовать жанру обучающего диктанта. Но «тотальные» диктанты отличаются от стандартных, они представляют собой «реальные», а не специально сконструированные тексты.

Текст Б. Стругацкого был большим по объему, продиктовать его весь целиком было невозможно, поэтому пришлось одну его часть представить в виде «слепого» текста. Оказалось, что писавшие диктант хуже вставляют отдельные буквы, чем просто пишут текст от руки. В «слепой» и в обычной частях диктанта были два слова на одно и то же правило — с приставкой бес-. В «слепой» части многие делали ошибку, вставляя вместо с букву з, тогда как те же самые люди при «ручной» записи текста этой ошибки не допускали. Возможно, в нашем сознании хранится «прототип» этой приставки с конечным звонким согласным: писавшие определили, что в этом слове приставка без-/бес-, и вставили «прототипическую» букву, которая с этой приставкой ассоциируется, не обращая внимания на то, какой согласный следует за приставкой. В этом преимущество записи текста от руки: включается моторная память, есть время на обдумывание.

Диктант Дмитрия Быкова показал, что в авторский текст надо все-таки вторгаться, чтобы в конечном итоге он хотя бы в основных чертах соответствовал жанру диктанта, чтобы не разрушалась полностью система ожиданий, с которыми участники акции на нее приходят. Они ведь приходят писать «диктант»! В тексте Дм. Быкова было одно логически противоречивое место, которое мы, конечно, заметили на этапе подготовки комментариев, но не посмели исправлять. В результате наибольшее количество нареканий было адресовано нам, филологам, которые «пропустили» неудачный фрагмент.

Одно дело, когда писатель обращается к своему читателю один на один; восприятие письменного художественного текста — это почти что интимный процесс, который происходит, например, в удобном кресле или в теплой кровати перед сном. В этих условиях пробежал глазами по строчкам — какие-то огрехи заметил, но не придал им значения, другие вообще от внимания ускользнули. А диктант предполагает одновременную его трансляцию большому количеству людей, воспринимающих текст не зрительно, а на слух, причем опосредованно — через прочтение его разными диктующими, каждый из которых вкладывает в этот текст свою интерпретацию. А потом еще надо учесть большую команду тех, кто этот диктант проверяет, перечитывая один и тот же текст десятки, а то и сотни раз, находя за каждым предложением скрытые смыслы, позволяющие трактовать любое место прямо противоположным образом.

Если не каждое слово, то практически каждый знак препинания в диктанте становится предметом жарких споров, тут уж все подвергается придирчивому критическому разбору.

Поэтому мы стали просить авторов заменять «нечитаемые» фрагменты, вводить слова на орфографические правила, упрощать или, наоборот, усложнять предложения для создания «ошибкоопасных» мест.

А если в авторском тексте предлагается неоднозначный с точки зрения орфографии и пунктуации фрагмент? Как поступает экспертная комиссия в таких случаях?

Н. К.: В диктанте Захара Прилепина было много спорных случаев пунктуационного выделения вводных слов и сочетаний, а также других частей речи, выполняющих аналогичные функции. Хотя мы строго придерживаемся рекомендаций, сформулированных в академическом справочнике «Правила русской орфографии и пунктуации» под редакцией В. В. Лопатина, и всячески стараемся его популяризировать, но тут мы столкнулись с такими явлениями, которые в справочнике не описываются. Как оценивать разные варианты постановки запятых в подобных случаях? Что считать за ошибку? Диктант помогает выявлять такие зоны, которые еще не описаны правилами и требуют уточнений.

Можно пример?

Н. К.: Например, в справочнике введено новое правило, в соответствии с которым запятая после вводных слов не ставится, если они стоят на границе частей сложного предложения или в ряду однородных членов, чтобы избежать смысловой неоднозначности и определенно показать, к какой части — последующей или предыдущей — относится вводное слово. Но большинство писавших диктант учились по старым правилам, по которым запятая ставится в любом случае. Действующие правила изменились, но большинство об этом ничего не знает! Мы исправляли «ошибки» в соответствии с формулировками справочника, мотивируя это для себя тем, что Тотальный диктант — это как раз такое мероприятие, во время которого можно узнать о всех изменениях, но, наверное, кто-то обиделся на такую строгость.

Что вы скажете о диктантах 2013 и 2014 годов?

Н. К.: Диктант Дины Рубиной был сложен тем, что в нем было много разговорных конструкций, а одна из частей представляла собой диалог. Очевидно, что мы говорим совсем не так, как пишем, и правила фиксации устной речи на письме практически не выработаны. Это еще одно обстоятельство, которое создает иллюзию падения уровня грамотности: тут дело не в том, что люди записывают спонтанную речь как-то неправильно, а в том, что она просто не поддается правилам, установленным для «стандартной» письменной речи.

Лингвисты, которые занимаются устной речью, знают, как непросто ее переложить на бумагу, даже необходимость провести границы между «предложениями» в устной речи может обернуться нетривиальной задачей, поэтому используется система специальных символов и помет.

Алексею Иванову, на мой взгляд, удалось создать текст, максимально приближающийся к жанру привычного диктанта. Первая часть, представляющая собой описание природы, полностью укладывается в орфографический и пунктуационный стандарт, содержательно соответствует наиболее распространенному типу школьных диктантов.

Может быть, поэтому и результаты были выше, чем в предыдущих случаях?

Н. К.: Возникает встречный вопрос: что актуальнее — подтвердить свой уровень «школьной» грамотности или написать «реальный», не адаптированный под школьные правила текст, который поможет задуматься над еще не освоенными и даже, может быть, все еще не сформулированными в справочниках правилами?

Первомай в тетради

Помните ли вы ваши школьные диктанты?

Н. К.: У нас был очень строгий и всеми любимый учитель русского языка — Владимир Федорович Рудак. Он давал нам диктанты повышенной сложности, после проверки которых, в зависимости от сезона, открывал чью-нибудь тетрадь, красную от исправлений, и говорил: «Первомай» или «7 ноября». Двойки у меня бывали нередко. Но главное — это не получить хорошую оценку, а сделать выводы на основе допущенных ошибок. И такие возможности эти диктанты предоставляли нам в большом количестве. Тестовая система однозначно подсказывает, в каком месте и по какому поводу надо задуматься, а написание диктантов и особенно сочинений формирует умение писать любой текст.

Основная форма работы на уроке была следующая: Владимир Федорович вызывал нас к доске по одному и диктовал предложение с большим количеством зависимых частей, сложной пунктуацией и орфографией, в котором встречались примеры в том числе и на еще не пройденные правила. Все остальные записывали это предложение в тетради. Потом начинался диалог между тем учеником, который стоял у доски, и всеми остальными, которые сделали другие ошибки и спрашивали: «А почему ты написал здесь то-то, а не то, что я?» Самое интересное обсуждение начиналось тогда, когда надо было найти объяснение написанию, которое мы еще не проходили. Тут возникали дискуссии, выдвигались версии — это было знание, добытое нами самими осознанно, а поэтому твердо усвоенное. Так же и в диктантах: в них, конечно, был пример на изученное правило, но диктант не был посвящен только этому правилу, он давал представление об истинной сложности текста.

Есть ли слово, в котором чаще всего делают ошибки?

Н. К.: На этот вопрос трудно ответить. В каждом диктанте есть слова, в которых допускается самое большое количество ошибок. «Переходящая» из диктанта в диктант общая проблема — написание слов с прописной или строчной буквы: язык/Язык, вселенная/Вселенная, солнце/Солнце, победа/Победа, отчизна/Отчизна. Теоретически вариативность допустима, но в некоторых случаях по условиям контекста можно написать либо только с прописной, либо со строчной буквы.

Много ошибок бывает в бессоюзных сложных предложениях, в которых путают тире и двоеточие или просто заменяют их на запятые.

Тире и двоеточие — это два самых сложных пунктуационных знака, так как их постановка связана не со структурой предложения (эту зону в основном маркирует запятая), а с особыми смысловыми отношениями, возникающими между частями сложного или внутри простого предложения (пояснение, уточнение, несоответствие и др.).

«Структурные» правила однозначны и просты, так как структуру предложения легко «разобрать», этому в школе учат хорошо: выделять однородные члены, части сложного предложения, причастные и деепричастные обороты. А смыслы в предложении (и об этом мы тоже уже говорили) можно усматривать самые разные или не различать их совсем. Это уже другой уровень понимания текста, поэтому и ошибок здесь бывает больше.

Орфографических ошибок, как правило, бывает меньше, чем пунктуационных. Это закономерно: автоматизм восприятия текста базируется на единообразии написания слов, поэтому орфографии придается большее значение; пунктуация отражает смысловое членение предложения, а оно может варьировать в широких пределах. Пунктуация не так однозначна, как орфография, поэтому возможность допустить ошибку выше. Если сравнить, как формулируются орфографические и пунктуационные правила, то можно заметить, что «объем» правил в каждом параграфе в разделе «Орфография» меньше, чем в разделе «Пунктуация». В разделе «Орфография» каждый параграф с формулировкой отдельного правила занимает в среднем от трети до половины страницы. В бóльших по объему правилах содержатся списки, в которых перечисляются примеры. Пунктуационные правила в среднем занимают страницу и больше, они содержат обычно несколько подпунктов, формулировка которых начинается с «если». Соответственно, пунктуационные правила сложнее орфографических, в них надо учитывать большее количество условий, поэтому и вероятность допустить ошибку выше.

Наталья Борисовна Кошкарёва — доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой общего и русского языкознания Новосибирского государственного университета, главный научный сотрудник Института филологии СО РАН